Между тем еще в 1980 году у Евгения Евстигнеева случился инфаркт. Он поехал в Архангельск играть там в местном театре как гастролер в спектакле «Заседание парткома», и вдруг на аэродроме в Москве ему стало как-то тяжело на сердце. Прилетев в Архангельск, пытался репетировать, но с трудом. Вызвали врача, тут же уложили на носилки и на «неотложке» увезли в больницу... Потом его с врачом привезли в Москву и долечивали в Боткинской больнице, а позже еще месяц Евгений Александрович находился на реабилитации в санатории в Переделкино.

Восстанавливая горькую хронику последовавших затем печальных событий, автор книги «Чтобы люди помнили» (изд. «ЭКСМО») Федор Раззаков отмечает: в 1983 году Евстигнееву было присвоено звание народного артиста СССР. Больше всего этой награде радовалась его мать - Мария Ивановна Евстигнеева-Чернышова. Однако когда в дом сына пришли друзья, чтобы поздравить его с этим событием, она их попросила: «Только не хвалите его, не надо: он этого не любит». К сожалению, это была одна из последних ее больших радостей в жизни: через год Мария Ивановна умерла. Причем судьбе было угодно, чтобы в последний день матери ее сын был рядом с ней.

В тот холодный февральский вечер он приехал к ней домой в город Горький и застал сидящей в комнате. «Мама, уже поздно, ложись спать», - обратился он к ней. «Ничего, сынок, я еще посижу, - ответила Мария Ивановна. - Я знала, что ты приедешь. Теперь мне можно умереть». Сын не придал значения последним словам матери, поцеловал ее и ушел спать в другую комнату.

Когда утром следующего дня он проснулся и вновь вошел в комнату матери, он увидел, что та сидит в той же позе, на том же месте. И лишь седая голова свесилась на грудь. Мария Ивановна была мертва.

После стольких несчастий, обрушившихся на него за короткое время, Евстигнеев все-таки не сломался. В 80-е годы он снялся в 24 картинах, среди которых: «Мы из джаза», «И жизнь, и слезы, и любовь...», «Зимний вечер в Гаграх», «Гардемарины, вперед!», «Собачье сердце» и др.

После второго инфаркта, который случился у Евстигнеева в 1988 году, он попросил главного режиссера МХАТа Олега Евремова оставить его на год доигрывать только старые спектакли, не репетировать ничего нового. Однако Ефремов повел себя неожиданно. «У нас же театр, производство - если тебе трудно, то надо уходить на пенсию», - сказал он Евстигнееву. Артиста это сильно задело. И он на самом деле ушел на пенсию.

Однако в тот же период изменилась и его личная жизнь: он женился в третий раз. Его избранница оказалась на 40 лет моложе его. Ее имя - Ирина Цивина, актриса театра Константина Райкина «Сатирикон». Этот брак вдохнул в него новые жизненные силы, он буквально преобразился. Много работы было и в театре, и в кинематографе.

Последней ролью Евстигнеева в кино был царь Иван Грозный в фильме В.Ускова и В.Краснопольского «Ермак».

В.Краснопольский вспоминает: «Работать с ним было одно удовольствие. Очень большой был жизнелюб. Выходя на площадку, обычно спрашивал: «А где положенные мне 50 граммов коньячку?», хотя в основном все это заканчивалось у него на словах. Иногда, если, допустим, мимо проходила интересная девушка, он мог продолжать говорить словами Грозного, но при этом смотреть ей вслед так выразительно, что мы понимали: Грозный и таким был...»

- У меня столько сил и энергии, я столько еще могу сделать, - говорил он жене. - А сердце, как двигатель в старой машине, не тянет. Надо только двигатель отремонтировать, и все будет в порядке.

Один из его знакомых незадолго до этого сделал в Лондоне, у знаменитого врача Тэрри Льюиса, операцию на сердце. «Ты знаешь, Жень, - делился он с Евстигнеевым, - я на четвертый день после операции бегал по лестнице и пил коньяк». От многих людей Евстигнеев знал, что эта операция почти безопасна и что она необходима для его хорошего состояния. Он хотел привести себя в форму и решился ехать в Лондон. Николай Губенко, тогда министр культуры Союза, дал деньги.

Евгений Александрович нашел паузу в своем расписании. 5 марта 1992 года должна была пройти операция: ему обещали, что к 10-му числу он будет в порядке. Актер относился к операции легко и, казалось, не беспокоился за ее исход.

«Мы прилетели в Лондон вечером 2 марта, - вспоминает Ирина Цивина. - Нас поселили в роскошной посольской квартире. 3 марта был свободный день. У Евгения Александровича была привычка отдыхать дома, он не любил никуда ездить, гулять по улицам. Он почти не выходил из гостиничного номера: в Лондоне он уже был два раза - на съемках и на гастролях. Мы сидели дома. Он немного волновался, но к вечеру и это прошло. Мы поехали на машине смотреть вечерний Лондон, зашли в какую-то таверну, выпили пива. У него было роскошное настроение - никакого страха, никаких дурных предчувствий. Он, казалось, сгорал от любопытства - как ему будут делать операцию, - рассказывал, как он себе все это представляет. Ночью я проснулась оттого, что увидела во сне, как он курит. Я включила свет: он сидел и курил. Такого никогда прежде не бывало. Я рассердилась, заставила его выбросить сигарету и лечь спать, и только мельком подумала, что, должно быть, он все же очень волнуется. Через некоторое время он опять проснулся и включил свет. Он был в холодном поту и дрожал, как маленький ребенок: «Я сейчас умру». Я стала успокаивать его: «Зачем ты себя раньше времени хоронишь?»

Он уснул. Утром 4 марта мы поехали в клинику. Ему должны были сделать обследование, маленькую предварительную операцию - коронарографию - и оставить в клинике до утра, чтобы оперировать. Ночные страхи были забыты, он шутил и снова был в прекрасном настроении. Пока ему делали анализы, я пошла погулять, а через два часа вернулась к нему в палату, села около его кровати. Евгений Александрович сказал: «Езжай-ка ты домой. Что здесь сидеть? Приедешь завтра утром, перед операцией, а чтобы тебе не было скучно, я тебе позвоню сегодня вечером».

Я решила дождаться Тэрри Льюиса и врача из нашего посольства, который должен был переводить. Полчаса мы сидели вместе, шутили, разговаривали. Евгений Александрович с утра ничего не ел перед обследованием и послал меня сказать медсестре, что он голоден. Я сходила, вернулась к нему: «Через пять минут они тебя покормят».

Только я это сказала, вошли Тэрри Льюис и посольский врач. У Льюиса в руках был лист бумаги, он стал говорить и рисовать, а посольский врач переводил, очень быстро, без пауз: «Я ознакомился с вашей историей болезни, завтра мы будем вас оперировать, но у нас принято предупреждать пациента о возможных последствиях операции. Вот ваше сердце, - он нарисовал, - в нем четыре сосуда. Три из них забиты, а четвертый забит на 90 процентов. Ваше сердце работает только потому, что в одном сосуде есть 10 процентов отверстия. Вы умрете в любом случае: сделаете операцию или нет!» В переводе слова звучали буквально так.

Евгений Александрович весь похолодел. Я держала его за руку и увидела, как он покрылся испариной, стал тяжело дышать носом. Когда ему становилось плохо, я всегда заставляла его дышать носом, по методу Бутейко. Я поняла, что с ним что-то случилось. Что-то стало происходить в его сознании: он испугался этого нарисованного сердца. Я заговорила с ним, стала его утешать, и в это время какие-то люди, которых я не успела рассмотреть, оторвали меня от его руки и быстро куда-то повели. Я успела заметить на экране, где шла кардиограмма, прямую линию, но ничего еще не понимала и испугалась по-настоящему только тогда, когда меня стала утешать медсестра.

Пришел посольский врач: «Наступила клиническая смерть. Но вы не волнуйтесь, его из клинической смерти вывели, он очнулся». Господи, если бы рядом стояла я, кто-нибудь, кого он знал, он бы очнулся навсегда... Я представила: он пришел в себя - кругом все чужое, английского языка он не знает... Я слышала суету в коридоре, это Евгения Александровича срочно повезли на операцию...

Четыре часа я просидела в этой комнате. Посольский врач прибегал с новостями: «Он умирает», «Он жив». Я уже истерически смеялась над ним: все это походило на дикий розыгрыш. Я сидела у окна и смотрела на окна реанимационной, куда Евгения Александровича должны были привезти после операции. Но его так и не привезли. Вместо этого опять появился посольский врач:

- Операция закончена, ваш муж умирает. Операцию провели блестяще, но нужна пересадка сердца.

- Ну так сделайте!

Я была потрясена тем, как холодно он говорил:

- Нельзя, это обговаривается заранее. Поэтому мы отключили его от всех аппаратов.

- Кто вам дал право?! Я позвоню нашим друзьям в Австралию, мы найдем донора... Не могли бы вы продержать его хотя бы несколько дней?

- Нет, это надо было обговорить заранее.

Вошел Тэрри Льюис: «Я вынужден вам сообщить, что ваш муж скончался...»

Через полчаса мне разрешили войти к нему...

Он лежал удивительно красивый. Я обняла его и почувствовала, что он теплый... Не может быть человек теплый и мертвый... Я умоляла его не оставлять меня - это длилось, кажется, долго-долго...

Могли ли мы представить, каким окажется наше возвращение из Лондона... Мне вернули оставшиеся от операции деньги, за которые был выбран по каталогу самый красивый гроб ручной работы из красного дерева и саван, расшитый серебром и золотом. Кто-то из посольских сказал, что гроб слишком тяжелый, что за такой вес можно перевезти пять тел. Я орала на него: он вам не тело, он великий русский артист! Атташе по культуре собирался устроить «светский раут» с гостями и прессой - отпевание Евгения Александровича в лондонской часовне. Слава Богу, без этого обошлось...

Когда я садилась в самолет, господа из посольства, перестав называть Евгения Александровича «телом», были ласковы и предупредительны: «Не волнуйтесь, Евгений Александрович с вами, все в порядке...»

Мы возвращались в Москву...

Я не перестаю искать объяснений его смерти. Она была абсолютно нелогична, абсурдна. Ведь я видела это своими глазами - спокойный, веселый человек умер сразу после того, как ему нарисовали его сердце и сказали: вот так вы можете умереть.

И я нахожу единственный ответ: сработало его гениальное воображение. Он представил себе свою смерть. Он вошел в нее, как в очередную роль...»

Похоронили Евстигнеева на Новодевичьем кладбище.

За всю свою долгую творческую жизнь Евстигнеев сыграл 55 ролей в театре и 104 роли в кино.

Ольга ПУСТЫНИНА

По страницам журнала "Врачебные Тайны"