Фрида - молодая и талантливая мексиканская художница, роль которой исполняет звезда экрана Сельма Хайек. Критики по-разному восприняли эту картину, но, оставив в стороне их оценки, зададимся вопросом: какой в действительности была Фрида Кало?

Свадьба была - что надо! Жених едва умещался в парадный костюм, швы и пуговицы которого с трудом удерживали грузное тело. Новоиспеченная супруга, по возрасту годившаяся ему в дочери, возбужденно порхала от столика к столику, выслушивая поздравления. Но вот одна из приглашенных дам, тискавшая молодую в объятиях, вдруг пьяно заплакала и в мгновение задрала девушке юбку на голову.

- Смотрите, смотрите! - кричала она в отчаянии. - И вот на такие «спички» Диего променял мои восхитительные ноги!

Скандальное происшествие не омрачило, впрочем, бракосочетания знаменитого мексиканского художника Диего Риверы с великолепной Фридой - дочерью известного фотографа Гильермо Кало. Замужество знаменовало для Фриды финал долгой охоты, начатой еще подростком, ученицей подготовительной школы Академии изящных искусств, где Диего, прозванный за массивность Пузаном, преподавал. С настойчивой неотступностью, свойственной влюбленным девочкам, она отслеживала увлечения своего кумира и наперечет знала женщин - певиц, натурщиц, артисток и торговок, которые проводили ночи в его мастерской, а потом затаскивали туда же подружек. А уж чем они там занимались - не догадается только дура. Вот и Гваделупе Марин - гостья, задравшая Фриде юбку, сперва просто позировала Диего, разумеется, обнаженной. И это ей так понравилось, что она осталась в его постели. К счастью, один молодой и очень популярный поэт вообразил, будто не сможет без Гваделупе жить и, пользуясь отъездом Пузана, переманил к себе.

Фрида отчетливо сознавала: в соперничестве с этими роскошными обольстительницами у нее нет надежды на успех. В шесть лет она перенесла полиомиелит и охромела. Ящичек с красками, кисти и альбом, подаренные родителями, скрашивали ей скуку больничной палаты. В 18 лет она попала в железнодорожную катастрофу и вновь год пролежала в клинике, обреченная, по прогнозам врачей, на полную неподвижность из-за поврежденного позвоночника. Однако после нескольких операций стала-таки ходить. Закованная в тяжелый гипсовый корсет, испытывая при каждом шаге мучительную боль, она и физически готовила себя к встрече с Диего, стяжавшим к тому времени славу лучшего живописца континента. Удивительно, но, по воспоминаниям современников, накануне личного и решающего знакомства Фриды с маэстро ее видели довольно ловко лазающей по деревьям отцовского сада. Затянутая в рабочий комбинезон, сыплющая шутками, улыбчивая, она отнюдь не выглядела увечной - типичная мексиканка «на выданье»: темпераментная, задиристая, знающая себе цену.

С рисунками, уложенными в папку, Фрида явилась во Дворец правосудия. Здесь в зале, загроможденном строительными лесами, Диего работал - расписывал стены. Он находился на самом верху, под потолком, и ей пришлось напрячь голос:

- Эй, Ривера! Спустись-ка! Я кое-что покажу тебе...

Ему было некогда, но неопределенность обещания он истолковал именно так, как и следовало ожидать от мужчины, избалованного доступностью городских красоток, к тому же покинутого последней любовницей. Спустился и не пожалел: что и говорить - хороша! Правда, юна, он лет на двадцать старше. Но разве желание (или вожделение?) - не тот скакун, который может перепрыгнуть любую пропасть? Ну, а ее рисунки... Хотя Ривера просмотрел их мельком, со снисходительностью директора Академии изящных искусств, позже он тем не менее восклицал торжествующе:

- А ведь - я! Я открыл Фриду!

И это было ответом другу - Пабло Пикассо, заметившему: «Ни ты, дорогой Диего, ни я не умеем рисовать лица так, как Фрида Кало».

Короче, охота завершилась свадьбой, и теперь супруги нередко вдвоем осуществляли творческие замыслы великого Риверы. Конечно, Диего главенствовал, однако стоило его кисти в чем-то сфальшивить, и жена с профессиональной доказательностью донимала его до тех пор, пока он, чертыхаясь, не переписывал заново неудавшееся место в картине. На уступки в чем-либо другом он не шел, особенно в привычке, которой откровенно гордился, - ни при каких обстоятельствах не отказывать в благосклонности очередной поклоннице. О чем и рассказывал Фриде в подробностях. Диего соблазнил даже младшую сестру жены - Кристину и тотчас исповедался: «Понимаешь, любимая, Кристина поразительно похожа на тебя, и только глупое любопытство заставило меня...»

Отвечала ли она ему тем же? Почему бы и нет? Но в мемуарной литературе список ее воздыхателей, по воле случая, открывает... Лев Троцкий. Изгнанный Сталиным из страны, заботами и на деньги коммуниста Диего Риверы (партбилет № 992) переехавший в Мексику вместе с женой Натальей Седовой, Троцкий поселился в доме, любезно предоставленном Риверой. Семьи жили почти по соседству, ежедневно навещали друг друга, вели бесконечные беседы о политике и искусстве, коммунизме и философии марксизма... И тут-то 58-летний Лев Давидович, измотанный недавним припадком эпилепсии, положил, что называется, глаз на 29-летнюю Фриду. Яркая, энергичная мексиканка с манерами светской дамы поощрительно улыбалась, слыша его приветствия: «О лав, май лав!» («О любовь, моя любовь!»). И Троцкий, по определению историка Н.Васецкого, ударился в галантность.

Может быть, ему вспомнились события 1920 года, когда в Россию специально приехала англичанка Клер Шеридан - скульптор. С единственной целью - вылепить его, героя Октября, бюст. К обоюдному удовольствию их формальные отношения весьма быстро превратились в интимные, тщательно скрываемые, однако же вызвавшие неприличные слухи. Или вспомнилась Лариса Рейснер, проведшая летний месяц 1918 года в обществе Троцкого на Восточном фронте под Свияжском. Испытанные здесь бурные и отнюдь не платонические чувства вдохновили Л.Рейснер на поэму «Свияжск», которую она посвятила неутомимому и нежному спутнику.

Может быть... Но, как бы там ни было, Лев Давидович вновь пошел в наступление. Он сочинил записочку, фривольное содержание которой при необходимости легко было обратить в шутку, вложил в книгу и отдал Фриде: «Возьмите с собой, почитайте». Та откликнулась подобным же образом. Обмен игривыми посланиями набирал силу, причем в присутствии Диего и Натальи, что весьма смущало обоих незадачливых свидетелей неловких амурных дел своих супругов.

Маловероятно, будто Фрида безоглядно влюбилась. Скорее, двигало ею естественное женское любопытство: все же организатор революции, не однажды женат, наплодил кучу детей... В таком-то человеке наверняка должно быть заключено нечто сексуально необыкновенное. И Фрида решилась.

7 июля 1937 года, поплакавшись на усталость, Троцкий уехал на фазенду Сан Мигель Регла, что в 130 километрах от Мехико. Фазенду эту арендовал для него все тот же щедрый Ривера. Жену Лев Давидович с собой не пригласил.

Вскоре на фазенду прибыла Фрида, и тоже без сопровождения.

Их недельное совместное отсутствие завершилось непредвиденно. Во-первых, у Троцкого, не рассчитавшего нагрузку, взбунтовался аппендицит, и Лев Давидович был срочно доставлен в госпиталь Мехико. Во-вторых, Наталья, оскорбленная изменой, пригрозила: чтобы не мешать его новому счастью, она уйдет. В-третьих, черной неблагодарностью возмутился Диего. Два года продолжалась его дружба с дорогим гостем, а тут враз кончилась.

Историки предполагают, что, если бы Д.Ривера узнал о флирте жены и Троцкого в самом начале, тогда бы в 1940 году не понадобился подосланный Сталиным убийца, - вспыхивающий, словно порох, художник самолично расправился бы со своим идолом. Но, как всегда бывает, обманутый муж узнал обо всем последним.

У супруги Льву Давидовичу удалось вымолить прощение, - она не ушла. Фрида, сохранявшая совершеннейшее спокойствие, утихомирила и Диего - не столько перечислением его многочисленных пассий, сколько обезоруживающим доводом, что «революционная любовь должна быть выше буржуазных предрассудков».

Что же дальше? После гибели Троцкого супруги расстались: Диего отправился в Сан-Франциско, Фрида в Париж, на собственную выставку. Париж ошеломил ее. К обезображенным полиомиелитом ногам «загадочной, непостижимой мексиканки» пал напористый в любви Пикассо. На картины художницы набросились богатые коллекционеры. Ее портреты появились на обложках журналов, а законодатель высокой моды Скьяпарелли создал в ее честь умопомрачительное платье «Сеньора Ривера», а к нему - духи «Шокинг».

Парижский триумф окрылил. Она спешила домой, в Мехико, полная творческих планов. И большинство из них, наверное, осуществила, - десятки полотен Фриды рассеяны по музеям и частным собраниям. Осуществила даже то, чего в планах не было, - развелась с Диего, который никак не мог угомониться, и, не скрывая, чуть ли не еженедельно менял любовниц. «Любимая, - с искренним простодушием удивился он, - да разве это повод для развода? Ведь все они - ничтожества. Видела бы ты, как они при этом потеют...»

Фрида настояла на своем - суд расторг их брак. Кажется, не особо опечаленный, однако огорошенный маэстро вновь убыл в Сан-Франциско, университет которого жаждал украсить свое здание фресками гения. И очень скоро оттуда посыпались телеграммы: прилетай, прошу, мне плохо! Вообразив Бог весь что, она налегке кинулась в аэропорт. В самолете отчаянно нервничала. Когда лайнер приземлился, в иллюминатор увидела среди встречавших Диего - жизнерадостный толстяк что-то кричал, подпрыгивал и размахивал руками. Стюард пригласил пассажиров к выходу, а она не могла подняться из кресла - тело не слушалось!

В машине «скорой помощи» недвижимую Фриду привезли в больницу. Врачи оказались на высоте, привели пациентку в норму, но выписывать не торопились. Диего навещал ее каждый день. Однажды он пришел с новым приятелем - молодым немцем, бежавшим в Америку из гитлеровской Германии. И тут произошло невероятное...

«Мы вступили в палату, - вспоминает этот Хайнц Беггруген в мемуарах, опубликованных уже в наши дни, - и я ощутил сильнейший шок - такой женщины я еще не видел! Фрида была потрясающа. Я знал, что она калека, но я втюрился в нее по уши, и она поняла это сразу. Диего попрощался, а мне Фрида велела: «Останься!» Я остался. И...

Мы с ней, словно одержимые, занимались любовью на узкой больничной койке. То, что в любую минуту кто-нибудь мог войти в палату, придавало невыразимую остроту нашим ощущениям.

Потом Фрида поправилась, опять научилась ходить. Наши отношения продолжались. Мы старались не афишировать их, так как Диего считал, что имеет права на Фриду.

Считал не без оснований - они снова поженились, но заключили соглашение: не требовать друг от друга выполнения супружеских обязанностей и по собственному разумению вести интимную жизнь.

Не исключено, что Фрида все еще надеялась забеременеть и родить-таки ребенка. У нее уже было шесть выкидышей - последствие тридцати с лишним хирургических операций и стальных корсетов, которые она носила всю жизнь. Надеялась на случай - взбалмошный, счастливый... Однако ожидание обмануло, а в августе 1953 года, по словам Д.Риверы, вообще исчезло: перенесенный в детстве полиомиелит вызвал гангрену, и Фриде ампутировали по колено правую ногу. Она погрузилась в депрессию, злоупотребляла морфием и текилой - мексиканской водкой. Напившись, плакала и все порывалась покончить с собой...

К маю 1954-го, едва оправившись, распорядилась отменить круглосуточное дежурство у ее постели. Не предупредив никого, поковыляла на демонстрацию, простудилась и слегла на три недели с воспалением легких. Выкарабкалась и на этот раз. С удовольствием побродила по дому, заказала ванну, вдрызг разругала противящуюся служанку: «А доктор сказал - нельзя!» Служанке пришлось подчиниться капризу. Увы! Потому что после купания состояние Фриды резко ухудшилось.

На рассвете 13 июля ее не стало. Диагноз: эмболия легких.

Она немного не дотянула до 25-летия свадьбы с Диего, которому завещала кремировать ее и развеять пепел по ветру.

Он пережил ее на три года. И теперь они сравнялись в славе - на аукционе в Нью-Йорке картина Фриды Кало «Автопортрет с обезьяной и попугаем» была продана за 4 миллиона долларов...

В. БОЖЕНКО

Частная Жизнь