Беременность с комфортом

Куда направляется наша соотечественница, планирующая стать мамой? Правильно, в женскую консультацию. С этого момента она уже не принадлежит себе: за ее состоянием на протяжении всей беременности пристально наблюдает дипломированный специалист с высшим образованием – акушер-гинеколог. Появляться в его кабинете нужно сначала ежемесячно, затем каждые две недели, а в конце беременности – раз в декаду. Кроме того, как минимум дважды, а то и трижды до рождения ребенка женщина должна посетить других врачей: терапевта, офтальмолога, стоматолога, провериться на ВИЧ-инфекцию, сделать УЗИ… Список можно продолжать до бесконечности.

За несколько дней до очередного визита к гинекологу будущая мама сдает анализы, чтобы их результаты были готовы к моменту осмотра. С этой процедурой у меня связаны самые неприятные воспоминания. Встаешь чуть свет, полусонная несешься в поликлинику, цепенея при мысли: а вдруг со злосчастной банки из-под майонеза соскочила самодельная крышка – кусок кальки на резинке, и анализ мочи уже растекся по сумке? Выстаиваешь длиннющую очередь перед дверью процедурного кабинета, изо всех сил стараешься не упасть в обморок, когда берут кровь (что при моих сосудах, увы, не всегда удается с первого раза даже из пальца)... Нет уж, увольте, в этом смысле шотландская система патронажа беременных, рассчитанная на максимальный комфорт для женщины, нравится мне намного больше отечественной!

В Абердине будущую маму осматривает семейный врач, после чего ее прикрепляют к медсестре, которая будет наблюдать за ее состоянием до рождения ребенка и еще 14 дней с момента родов. Каждые две-три недели я приходила в поликлинику к назначенному часу и приносила анализ мочи в выданной мне для этой цели пластмассовой пробирке с плотно пригнанной пробкой. Ни о каких протечках из такой тары не могло быть и речи! Йошула (так звали медсестру) погружала в нее специальную полоску с тест-системой, выливала соломенно-желтую жидкость в раковину, а пустую пробирку возвращала мне. Я вставала на весы, а потом, вооружившись сантиметром, Йошула колдовала над моим животом, фиксируя, насколько он увеличился с нашей последней встречи.

Затем наступало самое интересное: затаив дыхание, мы слушали, как бьется сердце малыша. Поверьте, никакая музыка в мире не сравнится с головокружительным ритмом стремительно развивающейся жизни! У Йошулы был специальный акустический приборчик, усиливающий звук. Эта заморская диковинка очень пригодилась бы российским акушерам: ведь они до сих пор определяют сердцебиение плода стетоскопом, которым их коллеги пользовались еще в XIX веке!

Пожалуй, самой трогательной процедурой было ультразвуковое исследование: мне позволили вдоволь полюбоваться крохотным существом на экране монитора, обстоятельно прокомментировали увиденное и подарили фотографию ребенка на память. Эти исторические кадры, снятые до рождения младенца, в шотландских семьях помещают на первых страницах детских фотоальбомов.

Помимо обычного клинического (из пальца) и биохимического (из вены) анализа крови все беременные женщины в Великобритании обязательно проходят тестирование, позволяющее заподозрить тяжелое врожденное заболевание – синдром Дауна. Благодаря ему в последнее десятилетие у английских малышей этот недуг практически не встречается. В России такой тест пока не нашел широкого применения: мешает наша извечная проблема – отсутствие денег на медицину.

Палата номер пять

Представьте на минуту, что после очередного осмотра врач торжественно объявляет: «Сегодня я покажу вам клинику, где вы будете рожать». Разговор абсолютно немыслимый в российских условиях! Во-первых, у сотрудников женской консультации нет времени водить своих подопечных на такие экскурсии, во-вторых, российский роддом – учреждение закрытое, попасть туда можно только по направлению на госпитализацию от районного гинеколога или в сопровождении бригады «скорой помощи». Место в родильной палате наверняка найдется, но лично вас там никто не знает и не ждет: никаких сведений о предстоящем поступлении пациенток женская консультация в роддом не сообщает. К тому же неизвестность (условия пребывания, от кого будет зависеть жизнь в столь ответственный момент) усиливает страх перед родами.

В Великобритании в этом смысле полная демократия: приходи, смотри, задавай любые вопросы. Первая встреча с клиникой состоялась во время УЗИ. Тогда на мое имя завели карту, познакомили с персоналом, подарили несколько книг о том, как дети появляются на свет, снабдили видеокассетами, снятыми в родильном зале, и пригласили на курсы подготовки к родам. Посещать их я не стала: к сожалению, мой английский не настолько хорош.

За три недели до конца беременности мы вместе с мужем и Йошулой снова все осмотрели. Никаких марлевых масок в четыре слоя, матерчатых бахил и белых халатов – прямо в куртках и сапогах прошли по больничным коридорам в родильное отделение. Оно состояло из пяти одноместных палат со всеми удобствами, включая туалет. Как мало нужно для счастья беременной женщине! В первый раз пережидала схватки на клеенчатой кушетке в одном из лучших столичных роддомов, куда меня устроили по знакомству. Под кушеткой стояло судно, которым за сутки я так и не решилась воспользоваться. А вы смогли бы на глазах у двух соседок?

В комнате, которую мне в скором времени предстояло занять, была специальная родильная кровать, рядом (только руку протяни!) висела маска с закисью азота: этот газ применяется для анестезии. Роды без обезболивания в Абердине считаются варварством. Если закись азота не помогает, пациентке сразу же вводят анальгетики в вену или спинномозговой канал. У стены ждала своего часа люлька для малыша, в стороне стояли стулья и кресло, в центре комнаты лежал огромный, наполовину сдутый мяч. Он-то здесь зачем? Йошула объяснила, что на мяче можно удобно устроиться: сесть, прилечь — словом, принять наиболее комфортную позу. Еще посоветовала слушать музыку: в моем распоряжении был двухкассетный магнитофон со специально подобранными записями, успокаивающими и облегчающими родовые муки.

Тем, кто их не испытал, невдомек, как долго тянутся минуты между схватками, какие тревожные мысли лезут в голову, какое ощущение абсолютного одиночества охватывает в эти томительные часы! В Абердине роженица не чувствует себя отрезанной от мира: в комнате отдыха имеется телевизор, в холле — телефон (хоть на Марс звони, никто слова не скажет!), на кухне можно пообщаться с соседками за чашкой чая. «Не забудьте взять с собой печенье!» – напутствовала Йошула. Узнав, что в России женщинам запрещается есть и пить во время родов, она удивленно округлила глаза и посочувствовала: «Вот бедняжки!»

К сожалению, полежать в этой замечательной палате мне не пришлось. Роды с самого начала не задались — я попала в отделение патологии беременности. Обстановка там была почти спартанская. В просторной комнате стояли четыре кровати, рядом с каждой — тумбочка, а в ней — молитвенник. Чтобы уединиться, следовало задернуть занавеску, устроенную наподобие ширмы. Во время обеда в палате накрывали раздвижной стол. Выбор и вкусовые качества блюд — как в ресторане. Собственно говоря, меня поразили не кулинарные изыски как таковые, а сам факт, что кормят. В российском роддоме, если что-то не так и не исключена вероятность хирургического вмешательства, не то что котлеты де-воляй, глотка воды не подадут, соблюдая незыблемое правило — оперировать только на пустой желудок! Правда, кесарево сечение делают одной маме из двадцати, а голодают и мучаются жаждой практически все…

Шпаргалка для медсестры

Самое странное в шотландской системе патронажа – отсутствие постоянного контакта с гинекологом. За девять месяцев я видела всего трех специалистов с высшим медицинским образованием. В начале беременности меня принял семейный врач, в середине – молодая докторица из клиники в еще более интересном положении, чем я сама, в конце срока — сотрудник родильного отделения. Встречи на высшем уровне носили формальный характер: по существу, все решала Йошула и ее коллеги из роддома.

В Великобритании средний медицинский персонал имеет довольно сложную профессиональную иерархию и даже носит специальные погончики на халатах соответственно рангу. Служебные обязанности, вопросы к пациентам, план обследования и варианты лечения расписаны по пунктам, а все результаты хранятся в электронной базе данных. Бесспорно, подробная инструкция экономит время, облегчает работу, позволяет ничего не упустить из виду и дает возможность бегло оценить ситуацию. Но она же отучает самостоятельно думать и прогнозировать события, не учитывает многогранность и непредсказуемость жизни — словом, не оправдывает себя в сложных случаях, требующих нестандартных решений. Спору нет, будущее медицины – за компьютерными технологиями, но нельзя же лечить по электронной почте и принимать роды по Интернету!

К сожалению, мой случай не укладывался в норму: сначала схватки, через 10–18 часов излитие околоплодных вод, вслед за этим – бодрый младенческий крик. Воды отошли утром, а родовой деятельности не было почти двое суток! Меня учили: чем дольше безводный промежуток, тем выше риск инфекционных заболеваний малыша, ведь разорвавшаяся плодная оболочка больше не защищает его от внешнего мира. Единственно возможный вариант в такой ситуации – поскорее заставить ленивую матку трудиться при помощи стимуляторов. Мне даже в голову не пришло, что в Великобритании придерживаются других правил.

Наступил вечер. Я волновалась все сильнее, медсестры успокаивали меня как могли и продолжали бездействовать. От частого повторения всех этих жизнерадостных «файн» и «о‘кей», сопровождаемых ободряющими улыбками, меня охватила форменная паника. Ладно бы не понимала, что происходит, так ведь все прекрасно знаю, да поделать ничего не могу! Верно сказано в Библии: «Во многом знании — много печали». Угораздило же рожать за границей!

На моем животе закрепили кардиопояс, фиксирующий сердцебиение плода, убедились, что ребенок жив, и пожелали спокойного сна. А ночка выдалась исключительно кошмарная! Я уверяла себя, что нахожусь в цивилизованной стране с низкой детской смертностью, что в случае чего нас обязательно спасут. Но внутренний голос предательски нашептывал: «Кто сказал, что смертность здесь низкая?» – «Они сказали». – «А кто-нибудь проверил?! И с какой стати при таком отношении к роженицам смертность должна быть низкой?» Под утро я позвонила мужу. Он тут же примчался в клинику и добился-таки встречи… нет, не с врачом — всего лишь с медсестрой, которая была рангом выше остальных.

Она объяснила, что раньше в Великобритании роды стимулировали сразу после излития вод, потом провели какое-то исследование и выяснили: искусственные схватки плохо отражаются на ребенке (а оставаться в безводной среде ему полезно?!). В абердинском госпитале ждут 24 часа, но есть и такие клиники, где родовую деятельность вызывают лишь через двое суток! Никаких исключений (даже под личную ответственность с соответствующей распиской в медицинской карте) они сделать не могут: персонал обязан неукоснительно следовать указаниям.

Когда сутки томительного ожидания истекли, в отделении искусственных родов не оказалось свободных палат. Пришлось терпеть еще шесть часов. Наконец меня усадили на стол, который при необходимости моментально превращался из родильного в операционный, и подложили под спину геометрическую фигуру неопределенной формы: на нее можно было откинуться под углом 45 градусов (роды лежа здесь не одобряют). Подсоединили капельницу с программным управлением, в которой дозу стимулятора отсчитывает прибор, поддерживающий заданную интенсивность схваток. Акушерка (теперь она находилась со мной постоянно) регулировала родовую деятельность, изменяя настройку. Датчики следили за сердцебиением плода и состоянием матки. Несколько раз в палату заглядывал врач. Толку от его присутствия практически не было: к тому времени я уже поняла, что за местных докторов работает инструкция.

Моя дочь Василиса появилась на свет через 36 часов от начала всей этой шотландской эпопеи. Двумя часами позже мне разрешили принять душ (немыслимая роскошь по российским меркам!), вручили ребенка, усадили в кресло-каталку, отвезли в послеродовую палату на двоих с совмещенным санузлом и предупредили: если под душем вдруг станет плохо, нужно дернуть за шнурок – придет медсестра и откроет дверь особым ключом.

На следующий день мы с Василисой принимали гостей. Пол был пестрым от цветочных лепестков и следов подошв (посетителей пускали в верхней одежде и уличной обуви), но подобные мелочи, похоже, здесь никого не волновали. На четвертые сутки нас выписали домой, на десятые снова положили в клинику: у дочки усилилась желтуха, уровень билирубина — вещества, окрашивающего кожу в охристый цвет, вырос в три раза по сравнению с нормой. Малышку поместили под ультрафиолетовую лампу, утром повторили анализ крови (результат улучшился, но до идеала было еще далеко) и отпустили восвояси. В России за такими новорожденными наблюдают в стационаре, пока биохимические показатели не нормализуются и желтизна не сойдет. Шотландским педиатрам достаточно знать, что патологический процесс пошел на убыль, а там хоть трава не расти: в инструкции на этот счет ничего не сказано.

В общем, местная система родовспоможения и выхаживания новорожденных производит сложное впечатление. Хотя она устроена очень демократично, разумно и удобно, временами сильно смахивает на компьютерную игру с ограниченным набором действий. Заложникам этой виртуальной медицинской реальности, право же, не позавидуешь!

Наталья НИКОЛАЕВА, врач

Журнал "Услуги и цены"